В истории живописи есть много картин с игрой в шахматы. Художникам нравилась сама игра – она давала возможность сходу и просто выстроить композицию, поместив в центр доску. Но, основное, сами фигуры и правила игры давали возможность говорить о героях картин языком знаков и иносказаний. Современному зрителю нередко не сходу раскрывается смысл картин, но, если незначительно приглядеться, можно узреть достойные внимания детали.

Лукас ван Лейден, «Игра в шахматы», начало XVI века


Считается, что это работа четырнадцатилетнего мальчугана, который позже станет небезызвестным Лукасом Лейденским. Подразумевают, что на ней изображены жених и жена. Жена лишь прибыла, и жених по такому поводу предложил сыграть партию. Но женщина его быстро и непредотвратимо обыгрывает, и жених очень обескуражен.

Есть прекрасная версия, что таковым образом – партией в шахматы – в шуточку инспектировали, кто в доме основным будет, так что, сценка, по видимости, юмористическая. К слову, в игре употребляется удлинённая доска для курьерских шахмат.


укас ван Лейден, «Игра в шахматы», начало XVI века.

Джулио Кампи, «Игра в шахматы», 1530-1532


На большущем количестве картин, посвящённым шахматам, дама обыгрывает мужчину. Это соединено не только лишь с тем, что понятно много страстных и мощных шахматисток прошедшего, таковых как Луиза Савойская либо Наталья Пушкина (да-да, супруга Александра Сергеевича). Считается, что сюжет картин с выигрышем дамы часто отсылает к картине Кампи, где Венера (либо Афродита) обыгрывает Марса (либо Ареса). Это полотно в аллегоричной форме утверждает, что женское начало в длительной перспективе постоянно победит мужское, а любовь одолеет дикарство. Логично, что на почти всех полотнах и сама игра в шахматы становится эмблемой любовной игры, флирта, романа.

Современному человеку тяжело так сходу найти, кто эти дама и сидячий спиной рыцарь на картине, но в эру Возрождения этих 2-ух богов узнавали по атрибутам. Так, перед Венерой, богиней любви, лежит посвящённый ей цветок – роза. Рыцари же не имели обыкновения садиться в латах за светское развлечение, так что, оставив противника Венеры в доспехах, живописец отдал осознать, что это – сам Марс, бог войны.

Венера делает обычный, много веков сохранявшийся символ победы в шахматах – показывает пальцем на доску. При всем этом сама она поворачивается к шуту – возможно, шут её дразнил во время игры, но в итоге все его шуточки оказались напрасной издевкой. К слову, видно, что Венера и Марс игрались не чёрными и белоснежными, а чёрными и красноватыми фигурами. Мы привыкли принимать шахматный мир в чёрно-белом цвете, но веками это был мир трёх цветов – чёрного, белоснежного и красноватого. Красноватый мог подменять либо белоснежных, либо чёрных, или же доска была красно-белой либо красно-чёрной. Серьезных правил на этот счёт не было.


Джулио Кампи, «Игра в шахматы», 1530-1532.

Гилберт Чарльз Стюарт, «Портрет мисс Хетти и Мэри Моррис», 1795


Живописец употреблял шахматы, чтоб показать нрав сестёр: пламенный (красноватые) и размеренный (белоснежные). Он также выделил их нрав причёской и позой. Сестра слева, играющая за бардовых, посиживает, уверенно занимая место, облокотившись на стол и предоставив полную свободу собственной буйной прическе. Сестра справа, повелительница белоснежных, как как будто пробует быть меньше размером – она чуток сутулится, прячет руки, волосы прячет тюрбаном. Фоном для сестры слева стала колонна, подчёркивающая уверенность девицы; фоном для сестры справа – занавес, который будто бы гласит о её замкнутости, необщительности.

С картиной связана практически магическая история. Дом, где она висела, фактически вполне сгорел. Нетронутым огнём был лишь участок одной из стенок. На этом участке и отыскали невредимым портрет 2-ух сестёр.


Гилберт Чарльз Стюарт, «Портрет мисс Хетти и Мэри Моррис», 1795.

Люси Мэдокс Браун, «Фердинанд и Миранда играют в шахматы», 1871


Картина изображает сцену из пьесы Шекспира «Буря». Волею варианта на необитаемом полуострове по очереди оказываются давнешние неприятели – герцог-волшебник и некогда изгнавший его повелитель (бородатые мужчины в дверях). Но их малыши влюбляются друг в друга, им и дела нет до распри отцов. Во время игры в шахматы в пьесе Миранда, дочь барона, в шуточку винит Фердинанда в жульничестве – в версии, к примеру, французского художника Сент-Эвре она делает это, чтоб дотронуться до руки юного человека, и тот непревзойденно осознает, что с ним заигрывают.

В интерпретации художницы-прерафаэлитки, пока Миранда рассуждает о жульничестве, Фердинанд ощущает себя весьма скованно – в нём нет той игривости, что на французской картине. И если воспринять образ Фердинанда в целом, просто найти подсказку о причине – он недвусмысленно держит шахматную фигуру около паха так, что она припоминает о обычной юношеской реакции на прекрасную даму; спрятанная меж ног рука также быть может зрительным эвфемизмом для настолько же кропотливо скрываемой на данный момент иной части тела. При всем этом Миранда дотрагивается до иной шахматной фигуры Фердинанда, что, в свете его позы, смотрится как аллегорический жест: она практически дразнит его эмоциональность.

Предки Миранды и Фердинанда на данной для нас картине практически отодвинуты в угол, хотя в пьесе они в этот момент довольно активны. В центре картины – наэлектризованная атмосфера меж юными людьми.


Люси Мэдокс Браун, «Фердинанд и Миранда играют в шахматы», 1871.

Майкл Фицпатрик, «Один денек из жизни», 2013


По признанию художника, картина была задумана как упражнение на пирамидальную композицию, но вышла за его рамки. Юная женщина участвует в турнире (о этом молвят часы около доски). Её азарт и погружённость в процесс переданы увлекательным зрительным приёмом: доска отражается в её очках – будто бы стоит у неё в очах. На губках шахматистки играет лёгкая ухмылка наслаждения: партия лишь началась, и всё впереди.

Любопытно, что фигура девицы вкупе с доской и картиной за её головой (которой, к слову, не было на первых эскизах) вкупе образуют силуэт шахматной ладьи, фигуры, которая символизирует целеустремлённое движение и силу. Кажется, мы знаем, кто одолеет в данной для нас партии.


Майкл Фицпатрик, «Один денек из жизни», 2013.

Джордж Гудвин Килберн, «Шахматная партия», конец XIX – начало XX века


Чудилось бы, ещё одна картина о даме и кавалере за шахматным столом, каких было огромное количество, на самом деле не так ординарна. Выпуклое зеркало над их головами превращает в шахматные фигуры их самих, гротескно понижая их отражения и заставляя глядеть на игроков сверху, как глядят на шахматную доску. Эффект усиливается простёганной в клеточку юбкой дамы и обтянутыми чёрными чёлками лодыжками кавалера, которые напоминают «шеи» фигур, стоящих перед ним на доске. Игроки сами оказались снутри игры, и кто управляет ими? Быть может, судьба?


Джордж Гудвин Килберн, «Шахматная партия», конец XIX – начало XX века.

Жан Леон Жером, «Альмеи, играющие в шахматы», 1870


Картина написана опосля очередной поездки в Египет, который живописец обожал навещать. Так как перед нами – аллегория, то исторически и этнографически достоверного в ней не достаточно. Одна альмея, в современном Жерому значении – уличная танцовщица, может быть, проституированная – одета откровенно, накрашена, с открытыми руками, шейкой, волосами (правда, в вольной позе). Иная альмея, в древнем значении слова – танцовщица в дамских покоях, компаньонка авторитетных дам – хотя и одета достаточно открыто, но её волосы укрыты сеточкой, на ней покрывало, в которое она может в хоть какой момент обвернуться, закрыта грудь, нет привлекающих внимание украшений и цвет очень размеренный. К слову, костюмчик на ней византийский, а не египетский.

Мужик около 2-ой альмеи стоит, будто бы защищая её, и наклонился, всматриваясь в партию. Но, если отследить поворот головы, уставился он быстрее в декольте первой. Мужик обещает быть около добродетели и тянется к греху – вот о чём не без горечи предупреждает зрителей картина.


Жан Леон Жером, «Альмеи, играющие в шахматы», 1870.

Йозеф Франц Данхаузер, «Игра в шахматы», 1-ая половина XIX века


Кажется, дама в чёрных кружевах, оставшись практически без фигур, вдруг поставила мат собственному конкуренту – он в растерянности разводит руки, признавая её победу. Игра казалась напряжённой, за ней следило огромное количество народу. Но экстаз юноши, сидячего на подушечке на полу, относится очевидно не к шахматному дарованию шахматистки.

К слову, она изображена в необыкновенной позе – стоит на коленях на кресле, повёрнутом боком к шахматному столу, и подбоченилась. В этом есть что-то кавалерийское, в особенности если вспомянуть, что дамы верхом ездили боком. К слову, один из её крайних ходов, если поглядеть на доску – ход конём.


Йозеф Франц Данхаузер, «Игра в шахматы», 1-ая половина XIX века.

Франческо Галанте, «Игра в шахматы», XX век


Похоже, на картине – сценка из жизни Италии 40-х. Мужчины на российском фронте и возвратятся ли оттуда, непонятно. Оставшиеся дамы – мама, дочь и невестка, которая, судя по наружному виду, была днём на работе – тем временем живут в режиме экономии. Хотя это и не очень комфортно, они втроём сели под одну общую лампу: две – играться в шахматы, одна – рукодельничать.

В доме прохладно, и все трое предпочли надеть кофточки, а не сесть у камина – дрова тоже нужно сберегать. Один мужик (быть может, единственный в доме) уже буквально не возвратился – у девицы слева кольцо на правой руке, как носят в католичестве вдовы. По некий причине одна из чёрных фигур стоит сходу на 2-ух клеточках. Тяжело осознать, есть ли у данной для нас детали значение.


Франческо Галанте, «Игра в шахматы», XX век.

Фрэнсис Котс. Портрет Уильяма, графа Уэлби, и его первой супруги, XVIII век


Кажется, перед нами – обыденный парадный домашний портрет. На таковых нередко изображают атрибуты, говорящие чего-нибудть о происхождении, упражнениях либо увлечении семьи. Перед графом и графиней Уэлби – шахматная доска. На ней ничья, остались лишь два короля, которые, согласно правилам, не могут приближаться друг к другу, а означает, не могут и поставить друг дружке шах либо мат. Считается, что так живописец отразил принципы равенства, царящие в данной для нас семье. Вообщем, если приглядеться, хотя оба игрока демонстрируют на доску жестом победы, мужик добавляет также жест поражения – раскрытую ладонь. Он готов галантно уступать собственной возлюбленной.


Фрэнсис Котс. Портрет Уильяма, графа Уэлби, и его первой супруги, XVIII век.

Ян Франц Флорис Клаэс, «Игра в шахматы», XIX век


Сцена полной неловкости и внутреннего напряжения. Похоже, дети уже не раз виделись за шахматной игрой – и беседой за доской не ограничивались. Это тем наиболее возможно, что есть несколько картин, когда юные люди тайком лобзаются над шахматами, очевидно пользуясь игрой как предлогом для свидания.

Отец либо старший брат девченки что-то начал подозревать и решил проследить за тем, как они играют в шахматы – под предлогом обыденного зрительского энтузиазма. Он практически нависает над доской и влюблёнными, будто бы готовится изловить их на неправильном жесте. Парень смотрит за ним, съёжившись от испуга, который не может пересилить из-за чувства вины. Женщина переставляет фигуры с деланым спокойствием. Её поза в целом повторяет позу юноши, и это увеличивает чувство связи меж ними.


Ян Франц Флорис Клаэс, «Игра в шахматы», XIX век.

Реми-Фюрси Дескарсен, «Портрет доктора де С., играющего в шахматы со Гибелью», 1793


Мужик в домашнем халатике, в ночном колпаке, улыбаясь, показывает на доску жестом фаворита. Погибель же делает жест побеждённого: направляет к доске открытую руку. Она встала, будто бы собирается уйти. Почему совершенно этот мужик изображён играющим со гибелью? Быть может, он был тяжело ранен либо болен? Нет, за его спиной висит картина, изображающая сцену из мифа о Асклепии, знаменитом древнем докторе, который ухитрялся вырывать пациентов из рук самого бога погибели Аида.

Даже если б живописец не подписал портрет доктора де С., эта картина дала подсказку бы нам, что перед нами – доктор, сопоставимый по удачливости исцеления с Асклепием. Недаром его халатик расцвечен цветами – будто бы уборы супруги Аида Персефоны, любой год по весне преодолевающей погибель и покидающей её королевство, чтоб на земле вновь цвела жизнь.


Реми-Фюрси Дескарсен, «Портрет доктора де С., играющего в шахматы со Гибелью», 1793.

Неведомый живописец, «Курфюрст Иоганн Фридрих Благородный играет в шахматы с испанским дворянином», 1548


Картина похожа точь-в-точь на обилием парадных двойных портретов, где герои играют в шахматы – к примеру, на портреты отцов и отпрыской либо 2-ух друзей… Если не вглядываться очень внимательно. А вот если приглядеться, можно найти, что мужик справа, как раз делающий ход, весьма напряжён и практически вцепился в эфес собственного клинка.

Логично – ведь картина изображает курфюрста в плену у испанцев. У пленных было незначительно способностей для утехи, и шахматы – одна из их. Мужик справа одет по-испански, разумеется, он охраняет курфюрста и из почтения к пленному согласился с ним сыграть, но держится начеку на вариант, если это уловка и курфюрст хочет сделать побег. Понятно также, что курфюрст играл в шахматы в то время, когда вызнал о приказе его казнить. Тем разительнее спокойствие пленника, который очевидно хочет услаждаться партией до конца. К слову, похоже, шахматные фигуры изготовлены из золота и серебра.


Неведомый живописец, «Курфюрст Иоганн Фридрих Благородный играет в шахматы с испанским дворянином», 1548.

Не только лишь шахматы говорят на картинах истории. Любовь и нелюбовь: Детали картин, которые сходу соображали зрители XIX века.

Текст: Лилит Мазикина

Добавить комментарий