О Борисове-Мусатове нередко пишут в минорном ключе – его картины, проникнутые грустью, навевают мысли о одинокой жизни, полной невзгод, недопонимания и отвержения. Но певец заброшенных усадеб, заросших прудов и призрачных дев за свою маленькую жизнь успел обзавестись друзьями и стать прототипом для юных живописцев. А еще он обожал – и был любим взаимно…
Весна.
Виктор Эльпидифорович родился в весеннюю пору 1870 года. Его дед был крепостным при саратовском помещике Шахматове. Опосля отмены крепостного права отец грядущего художника остался при помещике в качестве камердинера, потом получил образование бухгалтера и поступил служащим в жд контору в Саратове. Женился он на дочери обладателя переплетной мастерской. Брак был омрачен смертями четырех деток Мусатовых еще во младенчестве. 5-ый их ребенок не выказывал никакого нездоровья до 3-х летнего возраста, но в один момент его состояние усугубилось.
Выяснилось, что небольшой Виктор мучается от томного повреждения спины опосля плохого падения, на которое поначалу никто не направил внимания. К счастью, Мусатовы смогли отыскать не плохих докторов, чьи революционные по тем временам способы посодействовали приостановить значительную деформацию позвоночника, но всю оставшуюся жизнь Виктор мучился не только лишь от наружного недочета, да и от страшенных болей в спине, и почти всех остальных недугов.
Изумрудное колье.
Предки окружили мальчугана заботой и любовью с двойной силой. Отец отрисовывал для него книги и поддерживал любовь к творчеству. Уже в одиннадцать лет будущий живописец показывал исключительные успехи в рисовании и черчении. Даже контурные карты он превращал в истинные шедевры. Он был мечтателен, обожал бывать в одиночестве. Но его однокласники вспоминали, что с ними Виктор бывал весел и дружелюбен, вызывал у их настоящий энтузиазм собственной даровитостью и мозгом. Его физические индивидуальности и замкнутость совсем не отталкивали сверстников, с ним стремились дружить. А он стремился на сберегал Волги – писать пейзажи… Когда в Саратове открылся художественный музей, парень практически поселился там. В те годы человеку, имевшему суровые препядствия со здоровьем, идти в живописцы было как минимум бездумно – но Виктор осознавал, что это его призвание.
Этюды Борисова-Мусатова.
Он присоединил к собственной фамилии – Мусатов – имя деда, став Борисовым-Мусатовым. Так ему предначертано было прославиться – но путь оказался несусветно труден. Борисов-Мусатов поступил в Столичное училище живописи, ваяния и зодчества, в ученики к Поленову. Одна из его ученических картин была куплена величавой княгиней Елизаветой Федоровной.
Парк погружается в тень. Усадьба.
Душой он стремился в Петербург – конкретно там бурлила реальная художественная жизнь, создавалось истинное, как ему чудилось, искусство. Но сырой и прохладный климат плохо отражался на его хрупком здоровье. Вообщем, и в Москве было довольно встреч, обсуждений, тестов. В одном из таковых новаторских художественных кружков Борисов-Мусатов повстречал художницу-пейзажистку Лену Александрову – и без памяти в нее втюрился. К его изумлению, чувства оказались обоюдными…
Спящая женщина. Былое.
В жизни Борисова-Мусатова гигантскую роль сыграли две Лены – супруга и сестра. Обе они побуждали и поддерживали его, обе служили бессменными – и единственными – моделями для его полотен. Печальные девицы в древних платьицах (наряды шила мама художника), практически бесплотные, бродят по берегам заросших прудов. Но призраки ушедших времен, быстрее условные образы, нежели живы люди, все таки сохраняют портретное сходство с 2-мя возлюбленными дамами художника. Вообщем, в его жизни были и остальные живописно-романтические увлечения.
Автопортрет с сестрой.
Портрет сестры. Женщина с розами.
Борисов-Мусатов был отлично знаком с достижениями французского искусства, не один раз бывал в Париже и восторгался импрессионистами. Но предпочел идти своим методом – писать «красивую эру», не имевшую четких временных рамок. Живописец посещал заброшенные дворянские усадьбы в поисках вдохновения – Слепцовка, Зубриловка, Введенское… Две Лены постоянно аккомпанировали его в этих путешествиях.
Крайний денек.
Невзирая на образ мечтательного затворника, Борисов-Мусатов играл огромную роль в жизни столичных художественных кружков. Его работы имели большой фуррор – хотя и в узеньких кругах. Виктор Эльпидифорович не заходил ни в один творческий альянс, но интенсивно занимался организацией выставок, дружил со почти всеми символистами. К Борисову-Мусатову были бесчеловечны критики, его игнорировали покупатели и меценаты, даже Третьяковская галерея отрешалась получать его работы (хотя потом там оказалась пара его полотен по протекции Серова), но юные живописцы и поэты восторгались им и считали своим фаворитом. Борисов-Мусатов не имел дела к «Голубой розе» — основному объединению российских символистов, — но они посвящали ему свои выставки…
Гобелен.
В 1904 году Борисову-Мусатову все таки удалось получить большой заказ – четыре настенных росписи для обеспеченного дома Деоожинской по проекту Федора Шехтеля. Тут живописец мог воплотить все свои давнешние идеи, полюбившиеся мотивы, рвение к монументальной живописи – и поправить свое незавидное финансовое положение. Но сохранились только акварельные эскизы – росписи так и не были сделаны. В том же году Борисов-Мусатов испытал удовлетворенность отцовства – его дочь Марианна потом стала известным книжным графиком.
Красивые дамы в древних платьицах — возлюбленный образ художника.
Практически все персонажи его картин одеты в древние одежки.
Скоро опосля этого Борисов-Мусатов переехал в Тарусу, где нередко проводил время на даче Цветаевых. В ту осень он много занимался пейзажем и начал пробовать свои силы в новейшей красочной стилистике. Но, нащупав новое направление в живописи, воплотить свои рвения уже не успел – сердечко художника больше не управлялось с перегрузкой. В возрасте 30 5 лет Борисов-Мусатов скончался.
Он успел сказать друзьям, где хочет быть похороненным – в красочном месте на берегу Оки. Друг Борисова-Мусатова, архитектор А.Т. Матвеев, сделал красивую статую для его надгробия – мальчишка, погруженный в сладкий сон. Сон о прелестной эре – сейчас уже не сулящий пробуждения.
Текст: Софья Егорова.