Получая награду, Кончаловский поблагодарил свою «коллегу и жену Юлию Высоцкую», которая сыграла в этом фильме главную роль, а также «друга и продюсера Алишера Усманова».
Фильм "Китобой" Филиппа Юрьева получил Гран-при программы "Дни Венеции"
Это не первый лев в копилке режиссера. У него уже есть два Серебряных льва» за картины «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» (2014) и «Рай» (2016). Первую же награду Венецианского фестиваля он получил в 2002 году за фильм «Дом дураков», тогда это был гран-при.
В этом году в конкурсе Венецианского фестиваля участвовали 18 картин. Обладателем «Золотого льва Святого Марка» стал фильм «Земля кочевников» Хлои Чжао. Лично приехать на церемонию награждения ни режиссер, ни исполнительница главной роли Фрэнсис Макдорманд так и не смогли. Зато они вышли в онлайн-эфир из фургона, в котором главная героиня фильма колесила по Америке.
«Серебряного льва» за лучшую режиссуру получил японец Киеси Курасава, представивший на фестивале фильм «Жена шпиона».
Небо в кровавых алмазах Текст: Валерий Кичин Творчество серьезного художника всегда много глубже любых других его публичных высказываний. Потому что в творчестве, кроме исходных тезисов, часто помимо воли автора, отражается то, что в подкорке. Нечто вербально неформулируемое. То, что составляет его «люблю» и «ненавижу», его интуитивные прозрения, ощущение исторических закономерностей.
В этом смысле новый фильм Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи», показанный в главном конкурсе 77-го Венецианского кинофестиваля, при всем драматизме его коллизий, при его открытой, непривычной для позднего Кончаловского экспрессивности, прежде всего адресуется к интеллекту зрителя, его способности считывать внутренние течения кинематографических образов, ощущать их заводи и гольфстримы. Отразившийся в фильме скол советской истории 1960-х — настолько очевидная проекция в сходные коллизии любых времен, включая наши, что фильм кажется пророческим.
Кончаловский: Тема новочеркасской трагедии занимает меня уже много лет
Сюжетно картина воспроизводит трагические, тщательно засекреченные события 1962 года в Новочеркасске, когда после того, как цены на продукты подскочили сразу на треть, а зарплаты урезали, в городе начались ропот и брожение. Закончилось все тем, что снайперы КГБ при поддержке армейских расстреляли демонстрацию доведенных до отчаяния рабочих местного электровозостроительного завода. В фильме все это рассказано так последовательно и детально, что, иногда кажется, в основу сценария легла соответствующая статья в Википедии. С упоминанием о том, что на заводе полно бывших заключенных, то есть, в понимании парторганов, — бандитов. С приездом в мятежный город высоких чинов под водительством членов Политбюро Козлова и Микояна — портретное сходство соблюдено. Подчеркнуто рутинные эпизоды в магазине, где прилавки осаждают бушующие толпы, а в подсобке щедро отоваривается партактив. Полные экспрессии сцены с бастующими рабочими, запершимся в каком-то бункере начальством, картины волнующихся народных масс и методичного отстрела людей с крыш даны без натурализма, но безжалостно, в упор.
Не последнюю роль в выборе темы фильма сыграла супруга режиссера, актриса Юлия Высоцкая, родом из Новочеркасска
Вот фон для главной фабульной линии. А сюжетно это история партийной дамы, отвечающей в горкоме за идеологию, прирожденной активистки, еще не успевающей подумать, но уже готовой тянуть руку и бежать к трибуне. По типу и темпераменту похожей на Елизавету Уварову в фильме Глеба Панфилова «Прошу слова». Она горяча, резка и предельно искренна. И совершенно бескомпромиссна — даже спит с товарищем по парткому. Но в городе назревает голод, за съестным свалки, настроения близки к панике, и уже идут рабочие волнения, трудяги грозят забастовкой, руководство градообразующего предприятия в осаде, в город стягивают войска и сам Хрущев заинтересовался невиданной смутой в казацком городе. И когда в грохоте уличных войн с народом пропадает родная дочь, героиня испытывает тектонический душевный слом: рушится вся ее вера, все, на чем так крепко стояла ее жизнь…
Андрей Кончаловский задумал эту картину давно, причем не последнюю роль в выборе темы сыграла его супруга, актриса Юлия Высоцкая, родом из Новочеркасска. И работает она в этой истории о родном городе истово, на разрыв души: ее Людмила — из лучших созданий актрисы. Постепенно прозревая страшную правду о природе системы, которой она так убежденно служит, и героиня и мы вместе с ней ощущаем, как уходит земля из-под ног. Сотворенный лучезарными фильмами, песнями и поэмами миф, в который она абсолютно верила, вдруг обнаружил свой оскал: изобретенный, согласно песням, для народного счастья, советский строй обернулся строем суровых молодцов, стреляющих в тот самый народ.
Венецианский международный кинофестиваль открылся итальянским фильмом
И на родных улицах безуспешно пытаются смыть кровь с тротуаров. И оркестр наяривает «Рио-Риту», заглушая стоны раненых. И люди десятками просто исчезают, невесть где закопанные в безымянных могилах. Фильм полон таких контрапунктов, душераздирающих контрастов, он совмещает несовместное, лишая и мундиры голубые, и послушный им народ всяческого поэтического ореола. Его драматизм — это драматизм реальных событий, реальных воспоминаний и документов.
Фильм черно-белый и начинается гимном Советского Союза, звучащим как из старой радиотарелки на стене. В нем оживает сам дух тех времен с их официальным бодрячеством, с пересудами и вечной оглядкой, с немудреным счастьем от дефицитных консервов, «выброшенных», как тогда говорили, в гастрономе. Лейтмотивом проходит ликующий «Весенний марш» Дунаевского из комедии «Весна». Сначала в безоблачных кадрах марширующих по Охотному ряду спортсменок. Потом, в трагическую минуту, к нему приникает героиня, пытается снова наполнить сдувшийся шарик воздухом народной мечты. И последние слова, которые прозвучат с экрана, будут полны почти чеховской несгибаемой веры: «Мы станем лучше…». А зритель, уходя под провожающие его звуки «Весеннего марша», уже знает: лучше не станет.
В конкурсе Венецианского кинофестиваля состоялся показ фильма Андрея Кончаловского «Дорогие
товарищи!» о событиях в Новочеркасске. Фото: РИА Новости Марш энтузиастов Текст: Валерий Кичин В сентябре Венецианский кинофестиваль покажет в главном конкурсе фильм Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи!». В нем детально, в почти документальной манере воспроизведена трагедия 1962 года в Новочеркасске, где снайперы расстреляли демонстрацию доведенных до отчаяния рабочих местного электровозостроительного завода.
Юлия Высоцкая играет партийную даму, убежденную коммунистку, которая, попав в крайне драматические обстоятельства, испытывает катастрофический душевный слом. В преддверии венецианской премьеры мы беседуем с создателем фильма.
Фильм Кончаловского попал в основной конкурс Венецианского кинофестиваля
Никакие замыслы не возникают случайно. Почему вы решили обратиться к событиям 60-х годов в Новочеркасске?
Андрей Кончаловский: Причинно-следственные связи намного запутанней и случайней, чем логические, поэтому не надо пытаться притянуть появление фильма к чему-то конкретному и сиюминутному. Тема новочеркасского расстрела занимает меня уже лет десять. Тем более что Юля (Юлия Высоцкая, исполнительница главной роли и супруга режиссера. — В.К.) родом из Новочеркасска, у нее основа казацкая и дед, вообрази, по фамилии Мелехов! Понемногу собирал материал, это долгий процесс. Так было и с фильмом о Микеланджело. Материал о Сергее Рахманинове собираю уже очень много лет, и он обрел за эти годы совсем другую высоту, наводит на другой уровень размышлений. Ведь можно одну и ту же историю рассказать очень по-разному. Например: у пацана отца убили, убийца женился на его матери. Пацан стал бандитом и застрелил убийцу отца. Можно и вот так рассказать эту историю. Но это «Гамлет»! Посмотрел как-то фильм Олега Погодина «Дом» — там есть интересный анализ казацкой семьи, и это меня зацепило. Я подумал: многие из живших тогда партработников, «коммуняк», как их теперь пренебрежительно зовут, в основе были очень чистыми людьми. Искренне верили в реалистичность коммунистической мечты, в возможность построения справедливого общества. Эта убежденность мне показалась очень интересной — так появился характер, который играет Юля. Возник абрис жанра, родственного трагедии. Потому что героиня уже понимала двойственность своего существования. И при этом оправдывала его, потому что была честна перед собой. В этой честности перед собой — спасение. И я решил проанализировать такой человеческий характер, поставив его в эти исторические обстоятельства.
Я бы сказал, что вы сняли свою «Юность Максима» — фильм о созревании революционного сознания. Но, в отличие от картины Козинцева и Трауберга, сознания обреченного, тупикового: беличье колесо, когда все снова и снова возвращается к одной точке: «Сталина на вас нет!». При этом фильм амбивалентен и открывает простор для интерпретаций в зависимости от убеждений смотрящего. Сталинист может разделить веру героини в «великого кормчего». А я чувствую в этом вашу горечь…
Андрей Кончаловский: Конечно! Потому что и наша жизнь амбивалентна. Нет виноватых! Это все жертвы. Я фактически продолжаю тему «Рая», именно там окончательно сформировалась идея «Дорогих товарищей!». В «Рае» герой — аристократ и убежденный нацист — зеркальное отражение той идеологии.
Я стараюсь снимать картины на вечные темы… А все параллели с текущей реальностью каждый зритель проводит и толкует по-своему
У вас важное место занимают кадры из фильма Александрова «Весна» с духоподъемным «Весенним маршем» Дунаевского. Он звучит и на финальных титрах, перекликаясь с гимном СССР, который нас встречает вместо увертюры. Я люблю и фильм Александрова и марш Дунаевского и не считаю их пропагандой — они выражают важную часть реальных умонастроений «весны человечества», как писал цитируемый там Маяковский. Когда этим маршем завершается трагедия «Дорогих товарищей», в этом есть и горечь и одновременно некий странный, зыбкий, иррациональный свет.
Андрей Кончаловский: Это все та же амбивалентность. По слову Чехова, в жизни все перемешано: прекрасное с уродливым, умное с глупым, звериное с ангельским. Я тоже люблю этот марш, тем более что текст к нему написал мой отец и часто его напевал. Понимаешь, фильм ведь сочиняешь не с начала — он рождается от какого-то вдруг возникшего образа. Я представил себе сцену в машине, когда героиня, убедившись, что ее дочь мертва, срывающимся голосом поет этот марш: «Товарищ, товарищ, в труде и в бою…» Вот она, невероятная сила амбивалентности. Когда этот марш становится спасением от смерти. Я сказал Юле, что она будет петь этот марш, и она усомнилась: «Не понимаю, почему!» — «Я тоже не знаю, почему», — признал я, но это и было то маленькое зерно, из которого вырос кристалл.
История-хромоножка
Андрей Кончаловский: Интеллект из Голливуда ушел, он никому не нужен
Меня эта сцена поразила трагизмом и емкостью — в ней идеально отразилось время. Одновременно страшное и прекрасное — на разрыв души. Непримиримые внутренние противоречия огромного сообщества разных, но во многом единых людей. Вы и прежде снимали об особенностях русского мышления, о силах, которые колышутся в душах, но не находят выхода: в «Сибириаде», в «Романсе о влюбленных», где романтический порыв опрокидывался в прозу реальности, в процессах, которые произошли с Асей Клячиной в перерыве между «Хромоножкой» и «Курочкой Рябой». Что, эта вечная упертость носом в стенку — особенность национального сознания?
Андрей Кончаловский: Жизнь сама по себе безвыходна…
Ну почему — мир продолжает двигаться. Это мы все время возвращаемся к давно скомпрометировавшим себя идеям.
Андрей Кончаловский: Возвращение к антикапиталистическим настроениям абсолютно неизбежно, в этом смысле я — латентный марксист. Другой вопрос, в какой форме будет осуществляться насилие государства над человеком, чтобы подавить его алчность, индивидуализм, жажду власти. Но если этого не делать, мы приходим к империализму. Любое общество — подавление одного класса другим. Мы прошли через драматичный, но чрезвычайно важный исторический опыт, который дал стране мощный толчок. Не случайно даже Кисинджер сожалел о гибели Советского Союза. Другой вопрос, что у нас, выросших в СССР, возникла к нему идиосинкразия и по-прежнему доминирует фантомное преклонение перед Западом. Когда тебе двадцать лет, джинсы, рок-н-ролл, Camel становятся символами свободы: что хочу, то и делаю! И все сверху донизу думали, что если мы сейчас с Западом обнимемся, у нас станет как там. Но из этих иллюзий вырос наш жуткий средневековый капитализм феодального типа. Масса оказалась неспособной создать гражданское общество, и страна стала добычей наиболее предприимчивых людей — из них и образовались олигархи. Русский капитализм сразу стал монополией. Что самое важное в зрелом капитализме? Буржуазия, средний класс, финансовые вложения которого и обусловливают его политическую независимость. А в русском варианте капитализма для него места нет.
Но ориентация на Запад — не порождение советских времен: Толстой большую часть «Войны и мира» написал по-французски… Слияние в Западом давно волнует русское общество, эта идея — одна из его корневых традиций.
Андрей Кончаловский: Но тогда вспомним, скажем, пессимизм Чехова. Если глубже вслушаться в «Трех сестер» или «Вишневый сад», можно увидеть логику чеховского позитивизма. Вершинин в «Трех сестрах» говорит героиням: таких, как вы, в городе только три, но придет время — все будут жить по-вашему. Иными словами, европеизация русского дворянского класса должна распространиться вниз. Лопахин хочет разбить вишневый сад на участки и продать дачникам, дачники займутся хозяйством — будет расти буржуазия. Трофимов его осекает: ничего из этого не получится! Почему? Да потому, что смешать воду с маслом невозможно. Чехов как врач хорошо знал русское крестьянство, этих самых мужиков, которые, по слову Астрова, скучны, грубы, грязны, но и интеллигенция истерична и бесплодна — это же все приговор идее европеизации России! Идея Лопахина двигала Лениным, но ничего не вышло. Потому что немыслимо было смешать интеллигентную часть русских, ориентированную на Европу, с огромным большинством неграмотного крестьянства, для которого злейший враг — кулак. Не Столыпин, не власть — кулак! У нас не возникла буржуазия, поэтому наш путь к социализму был в основе правильным и важным, но преждевременным. Хотя тем не менее в итоге возник новый тип русских, они уже были поголовно грамотными, рванула вперед наука, был реальный прогресс в образовании, в индустрии. А с этими качествами уже можно строить социализм новой формы , с государственным капиталом, с реальным равноправием. Социализм, где государство будет контролировать средства производства. Это моя надежда.
Фильм о том, как растет революционное сознание, как зреет чувство собственного достоинства. Фото: Саша Гусов / Предоставлено продюсерским центром Андрея Кончаловского
Неслыханная простота
История на глазах ускоряется: вы начинали фильм в одной ситуации, я его сегодня смотрю в совершенно другой. В контексте новейших событий картина приобрела неожиданную актуальность, даже злободневность. Что это, предвидение художника, почувствовали флюиды времени?
Андрей Кончаловский: Это, конечно, случайность. Злободневность для меня то, что следует неписаным законам небес. А мы их не исполняем, но сами создаем законы писаные, потом их много раз переписываем. Поэтому я стараюсь снимать картины на вечные темы: смысл жизни, есть в душе Бог или его нет, что болит у древа жизни… И в размышлениях о человеческой сущности хочу подняться на определенный уровень. А все параллели с текущей реальностью каждый зритель и проводит и толкует по-своему. Если фильм как-то с ней коррелируется, в принципе хорошо, но в этом всегда есть опасность уйти в то самое злободневное, значительно более мелкое и преходящее. Мне в картине важнее, что типичная советская женщина, убежденная коммунистка, троцкистка, которая приветствует расстрел «врагов народа», вдруг падает на колени, запершись в туалете, и молится. Это же не о сегодняшнем дне, это о всех временах.
Тогда многие искренне верили в реалистичность коммунистической мечты, в возможность построения справедливого общества
Я воспринимаю эту сцену как нечто иррациональное. Если это не метафора, то такое решение ограничивает круг сочувствующих: молитву героини не разделят миллионы атеистов России, у них та же моральная система ценностей, но другой, более реалистичный способ реагировать на невзгоды.
Андрей Кончаловский: Героиня — типичная русская женщина, в ней подсознательно живет иррациональное, живет вера. Я однажды был в церкви, давно, при Советах. Религия осуждалась, при входе стояли дружинники и у всех молодых спрашивали документы. Но у меня был студенческий билет ВГИКа, и я сказал, что иду выбирать типажи для кино. Стою в церкви, рядом какой-то старикашка. Он посмотрел на меня и говорит: «У меня и Ленин, и Христос вот здесь!» — и показывает на сердце. Это Россия!
У вас были картины экспрессивные, но столь эмоционально накаленной не припомню. Что работа над этим фильмом дала вам как художнику и человеку?
Андрей Кончаловский: Для меня каждая новая работа — поиск языка. Я со времен «Белых ночей почтальона Алексея Тряпицына» стремлюсь понять, что такое кинематограф. Пройдя через увлечение Феллини, Бергманом, Куросавой, великими кинематографистами, теперь пытаюсь понять, каким минимумом неподвижных кадров можно убедительно рассказать историю. Ведь каждый кадр может иметь особую цену. Это примерно как тысяча долларов долларовыми бумажками или одной купюрой: вроде бы одно и то же, но есть разница в ценности каждой бумажки. Так же с кадрами: чем больше кадров, тем меньше ценность. Задача — чтобы каждый кадр двигал сюжет вперед. И этот отбор — сегодня самое интересное для меня в профессии режиссера кино. Как говорил мой дед Пётр Петрович Кончаловский, живопись — это положить верный свет на верное место. Поэтому отбор делаю жесткий — и того, что снимаю, и того, что оставляю в картине. Принцип, который использую, отличается от того, как я снимал когда-то. Я не вижу кадр, вообще не смотрю в камеру. Организую действие и снимаю его одновременно с разных точек, как правило, длинными кусками. Долго готовлюсь и быстро снимаю. В результате у меня в картинах теперь очень мало кадров. Это может быть никому не заметно, потому что если все сделано правильно, никто из зрителей об этом не думает. Помнишь: «Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту…» — Борис Пастернак.
Запах времени
Как герои фильма Кончаловского спасают людей и деревни
Вы сумели несовершенства старой кинотехники обратить в сильный художественный прием. «Дорогие товарищи!» сражают с первого кадра — едва заслышишь этот забытый уже плоский звук с черно-белого экрана старого формата 4:3… Потом уже возникают долби и прочие радости современного кино, но стартуете вы очень мощно.
Андрей Кончаловский: Сегодня, несмотря на все доступные кино средства выразительности, самое ускользающее, уходящее качество кинематографа — это чувство эпохи. Ты смотришь эти сериалы типа «Медичи», «Борджиа» или даже что-нибудь из времен оттепели — никакой эпохи там нет совсем. Режиссеры ее не чувствуют, и это как отсутствие абсолютного слуха у музыканта. Я эпоху пытался передать уже в «Первом учителе», и потом в каждой картине старался донести ее запах, ритм, фактуру, ощущения. Без этого я бы не смог сделать, например, картину о Микеланджело. То же самое в «Дорогих товарищах!» Чувство эпохи — это уже лица персонажей, советские лица, совсем другие, чем теперь. Советская среда — не только в реквизите, она разлита в воздухе кадра, в его атмосфере. И очень грустно бывает смотреть фильмы про революцию, про дореволюционную Россию — как вилкой по стеклу: все фальшь, нет запаха времени. А он очень важен и в кино и в театре. Я сейчас заканчиваю сценарий большого сериала, который пока называется «Герои и выродки революции», он охватывает отрезок с 1904 по 1924 год. И если удастся мне передать этот запах эпохи: бородатые мужики на улицах, немое кино, другая энергетика, иррациональность в каждом кадре, зритель будет кожей чувствовать то давно отлетевшее время. Это должно в зрителя входить на подсознательном уровне.
Из этих иллюзий вырос наш жуткий средневековый капитализм феодального типа. Он сразу стал монополией
В «Дорогих товарищах!» это и произошло: время передано безукоризненно. Я в нем жил когда-то, его помню — и вот оно, рядом, совершенно живое. Это требует больших усилий от постановочной группы.
Андрей Кончаловский: Это не только усилия, это прежде всего культура. Художников-постановщиков, операторов… Это база кинематографа, но в современном кино она почти разрушена.
Премьера в Венеции 7 сентября. А когда в России?
Андрей Кончаловский: Надеюсь, 7 ноября или немного позже, мы ждем точную дату от дистрибьюторов.
Что с задуманным вами проектом «Карантин по-русски»?
Андрей Кончаловский: Это документальный фильм, который основан на селфи, снятых разными людьми в карантине. Еще раньше я сделал и другую документальную картину, которая должна выйти в октябре этого года, — Homo sperans, «Человек неунывающий». Это своего рода мозаика российской современной жизни, ее фрагменты, выхваченные из разных точек страны от Сибири до Кубани. Несколько новелл о том, как живут русские люди, и в чем причина этого их неунывания. Для меня эта картина — в какой-то степени каденция на тему «Белых ночей почтальона Алексея Тряпицына», только в центре уже не один персонаж, а восемь человек, раскиданных по огромной стране. Надеюсь, тебе понравится. В развитие этого опыта и задуман документальный проект «Карантин по-русски». Здесь та же проблема — отбор: надо взять характеры наиболее типичные и в то же время наиболее интересные. Думаю, через год мы этот фильм закончим.
Андрей Кончаловский перед началом съемок фильма о Микеланджело Буонарроти «Грех» (2019). Фото: Саша Гусов / Предоставлено продюсерским центром Андрея Кончаловского
Кстати
Андрей Кончаловский в Венеции далеко не новичок.
Уже его полнометражный дебют «Первый учитель» участвовал в соревновании за «Золотого льва» в 1966 году.
В 2002 году Особым призом жюри был награжден его «Дом дураков».
В 2014-м «Серебряного льва» за режиссуру и приза Green Drop Award были удостоены «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына».
В 2016-м «Серебряный лев» за режиссуру был присужден фильму «Рай».
Справка «РГ»
События 1962 года в Новочеркасске
На электровозостроительном заводе, крупнейшем в 145-тысячном городе, объявили о снижении зарплат на 30-35 процентов. Почти одновременно пришло сообщение о повышении цен в стране на жизненно важные продукты — и тоже до 35 процентов. Люди стали паниковать, только за картошкой очереди выстраивались с часу ночи.
Кончаловский: Мой фильм — это не размышление о живописи Микеланджело
В цехах завода шли горячие споры: как жить дальше? К рабочим вышел директор завода Курочкин и произнес историческую фразу: «Нет денег на мясо — ешьте пирожки с ливером!» Это стало спусковым крючком: рабочие сочли это издевкой. Начался стихийный бунт, в котором не было лидеров, — впоследствии за подстрекательство «уголовно-хулиганствующих элементов» были осуждены случайно выхваченные из толпы люди. Число бастующих быстро росло, сочувствующие перекрыли железнодорожные пути, над городом ревели фабричные гудки.
Для восстановления порядка власти мобилизовали воинские части, но солдаты братались с демонстрантами. Даже бронетранспортеры оказались игрушками в руках воодушевленной первым успехом толпы. В ночь на следующий день в город были введены танки, но и танкисты выказывали явные признаки солидарности с рабочими. Демонстранты захватили горком партии. В ответ власти начали выборочный отстрел демонстрантов — как было впоследствии установлено, с крыш домов стреляли снайперы спецслужб, их накануне поселили в гостинице как «музыкантов оркестра».
Наутро пытались отмыть кровь с тротуаров, но она крепко въелась в камни, и площадь спешно заасфальтировали, устроив там вечером танцплощадку. Трупы 26 погибших по распоряжению прибывшего в город высшего партийного руководства были тайно захоронены в безымянных могилах. К расстрелу были приговорены «зачинщики», обвиненные в бандитизме. Все, что связано с новочеркасской трагедией, было строго засекречено и стало достоянием общественности только в конце 80-х. В 2002 году на территории мемориального комплекса, куда был перенесен прах погибших, был открыт обелиск в форме расколовшейся плиты — в знак давшей трещину веры в советскую власть.