Я помню, как на одной из церемоний премии «АнтиБукер» вдова Андрея Синявского Мария Васильевна Розанова поднимала в его честь бокал. Помню, как много судачили о его прозе в то время. Ну и человек он был увлекательный, таковой снаружи нескладный, но умный, ни на кого не схожий. И принципный нонконформист, который не много хлопотал о собственной литературной карьере.
На 58-м году жизни скончался Игорь Яркевич, самый, наверняка, скандальный прозаик 90-х годов
Его друг узнаваемый режиссер Виталий Манский пишет: «К Яркевичу можно в полном объеме применить словосочетание «неоцененный современниками», поэтому что он был полностью выдающимся явлением, но на него обязано было работать общество, которое бы пестовало это явление, продюсировало бы его. У него самого не было времени на это. По большенному счету, Яркевич стоит в одном ряду с Сорокиным и Пелевиным, а, быть может, в каких-либо проявлениях собственной революционности и андеграундности превосходит эти такие брендовые и состоявшиеся имена».
И я с сиим готов согласиться. По правде Игорь Яркевич в 90-е годы был литературной фигурой, пожалуй, куда наиболее смелой, чем Сорокин и Пелевин. Но Сорокин и Пелевин смогли вписаться в литературную ситуацию 2000-2010-х годов. Может быть, поэтому, что были, в отличие от Игоря, довольно поочередны и плодовиты, смогли отыскать общий язык и общие интересы с большими издательствами, а Игорь так и остался в собственном скандальном прошедшем. Печатался он не много, практически не возникал в СМИ (Средства массовой информации, масс-медиа — периодические печатные издания, радио-, теле- и видеопрограммы) и совершенно, как мне кажется, навечно ушел в литературное «отшельничество».
В некрологе, который возник в «Независящей газете», говорится: «Блестящий рассказчик, прозаик, известный с первого предложения, он много и неописуемо любопытно писал, но чертовски не много печатался. В особенности, естественно, в нулевые и десятые годы… Яркевич был традиционным примером «героев 90-х», он и не скрывал этого, он рвался к читателю, читатель был ему нужен, но выйти к читателю выходило не постоянно… Его нечастые даже и в 90-е журнальные публикации по правде были приметны… Его признали наилучшим писателем 1994 года и худшим писателем 1996 года… Но в обоих вариантах его конкретно что признали. И, назвав «худшим», его тем окрестили самым приметным».
И это тоже правильно. Так и было.
В 2007 году в одном из собственных весьма редчайших интервью он произнес: «Я написал всего три романа: «Как я и как меня», «Разум, секс, литература», «В бессрочном заключении». Это трилогия. Три романа, три глыбы, такие Толстой, Чехов и Достоевский. Но я написал около 80 рассказов и продолжаю их писать. Рассказ я никому не отдам. Защищая рассказ, я чувствую себя русским патриотом, поэтому что если некий жанр и можно именовать русским литературным жанром, то лишь рассказ».
Что ж, будем возлагать, что рассказы Игоря Яркевича еще ожидают собственной публикации, и они откроют нам его с некий новейшей, нежданной стороны. Тем наиболее что стилист он был бесспорный.
Но на данный момент я желаю сказать о другом. Игорь Яркевич был одним из «лучших» явлений так именуемой «другой литературы», победу которой на поле российской литературной брани в 1990 году в статье «Поминки по русской литературе» предвещал писатель и критик Виктор Ерофеев. Статья была размещена в «Литературной газете», ранее года являвшейся официальным органом СП СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии) со всеми вытекающими отсюда идейными ограничениями. Так что возникновение статьи с таковым заглавием было непременно знаковым и в чем либо манифестационным жестом и для самой газеты, ставшей с 1990 года «независящим изданием».
Басинский: Даже если мы узнаем правду о смерти Экзюпери, мы в нее не поверим
Кратко говоря, в собственной статье Виктор Ерофеев «хоронил» не только лишь всю советскую литературу, да и основополагающие традиции всей российской традиционной литературы с ее морализмом и «мессианством». «Суровой неувязкой российской литературы был гиперморализм, болезнь предельного морального давления на читателя. Эта болезнь историческая и, сделалось быть, приобретенная, ее можно отыскать уже у классиков XIX века Достоевского и Толстого…» — писал он. На замену данной для нас умирающей традиции приходит «другая литература», способная «к адаптации в ситуации вольного самовыражения и отказу от спекулятивной публицистичности».
Понимаю, что спустя 30 лет спорить с Виктором Ерофеевым неправильно. Я даже думаю, что его статья сыграла положительную роль, вызвав тогда гигантскую и весьма напряженную дискуссию. И она, естественно, уже вошла в историю российской критики.
Но… Давайте все-же это признаем. Не свершилась «другая литература» как новейший эстетический способ. И большая часть «звезд» 90-х годов закатились еще резвее, чем большая часть русских мастеров, которых создатель статьи отважно «хоронил». Не буду именовать имена этих «звезд», это сейчас не имеет смысла. Это уже тоже история, и достаточно давнишняя.
Российская литература возвратилась на круги своя. Стержнем как и раньше остается исторический и социально-психологический реализм.
Стержнем российской литературы как и раньше остается исторический и социально-психологический реализм
Просто поглядите на книжные хиты крайних лет — «Обитель» Прилепина, «Зулейха открывает глаза» Яхиной, «Брисбен» Водолазкина.
И что на это сказать? «Желали как лучше, а вышло как постоянно».